- Выше вы сказали о графоманах. Но талантливое произведение от "серого" порой отличает почти невидимая грань...
- Грань, конечно, видимая. Все зависит от того, кто читает. Искусство, разумеется, принадлежит народу. Но народ-то из людей состоит. А они разные. Один Толстого взахлеб листает, второй над детективом засыпает, третий только в газете под рубрикой "Происшествия" строчки в уме складывает. Зато все грамотные. Культуру чтения воспитывать надо. А сие - труд. Эстетическое начало надо развивать, как слух музыкальный. И тут одного образования мало. Я, например, знаю нескольких бывших кандидатов филологических наук, гордо именующих себя ныне гуманитарными докторами, начисто такого начала лишенных экс-партжурналистов, занявшихся собственным сочинительством, из которых так и поперла бездарность с душком графомании. Воткнут в предложение "иконные глаза" или "брови домиком" и полагают: к бунинскошукшинскобеловской прозе приблизились. Вровень встали! И выпиливают, выпиливают, как лобзиком по дереву, чтоб в итоге получилась кособокая аляповатая поделка. А во имя чего? Да чтобы фамилию собственную увидеть. А уж если сляпается сундучок, то и литкружок сколотить можно из известности страждущих, и - шасть! - по спонсорам, союзам разных писателей, театрам, сеймам-думам и фондам: "Дайте! Культура… нравственность… духовность… патриотизм… память героев". И находят копеечку, издают стихозы безграмотные, дурнорифмованные, размерорасшатанные...
- Так что такое графомания?
- Это болезнь, человека снедает зависть к более успешным, он льстив к богатым, редакторам, власти предержащей, внутренняя ложь разъедает зачатки здорового начала. Такой опасен не для литературы, к ней он отношения не имеет, а для окружающих. Для той аудитории, которую собирает вокруг себя. Люди, приходящие на встречи, доверчивы: к ним же пришел поэт! А словогубец или словогубка заражают собравшихся пошловкусием, заимствованными словами, растыканными в косноязычие строк. Невежество всегда агрессивно и патологически обидчиво, сделаешь критическое замечание - наживешь смертельного врага. Впрочем, об этом писали еще в позапрошлом веке. Но графоманы есть, были и будут. А своих слушателей они примитивизируют.
Поэт никогда не скажет: "Я написал не хуже имярек". Подлинный мастер всегда сознает собственное несовершенство и потому стремится к идеалу. И потом поэт умеет и может держать паузу. Графоману это и в голову не придет.
- Но возможна и субъективность оценок...
- Конечно. Не стану приводить примеров из сегодняшних дней, они еще "не остыли". Но вспомните, как излил желчь Белинский на бессмертного Грибоедова: "Горе от ума" в его целом, есть какое-то уродливое здание, ничтожное по своему назначению, как, например, сарай…" Он же при существовании Жуковского, Баратынского, Батюшкова, Карамзина и Пушкина заявлял, что у нас нет литературы и "спровоцировал", возможно, тем самым появление Лермонтова, Гоголя, Достоевского. Но сам "неистовый Виссарион" - в пантеоне всех вышеназванных. Его субъективность - не наша субъективность. Здесь уместно и Александра Сергеевича вспомнить: "При открытии всякой мерзости она (толпа. - Ю.К.) в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок - не так, как вы, - иначе". Если критик конгениален писателю, он право на субъективность имеет. А вот читателю надо пытаться дорасти до их обоих, а уж потом и для себя что-то сформулировать, если это необходимо, а нет, то просто читать. Покупатель книги с детства знает: литература принадлежит народу. Вот он, собственник, ею и владеет… Шутка.
Высшие должностные лица Литвы не будут присутствовать на инаугурации избранного президента США Дональда Трампа на следующей неделе.
ПодробнееМинистр иностранных дел Кястутис Будрис говорит, что Пекину было бы наивно ожидать политических уступок в вопросе восстановления посольства в Литве.
Подробнее